Участниками встречи, экспертами были высказаны разнообразные мнения относительно не только методологии национальной футурологии («науки о будущем». – Прим. авт.), но и непосредственно о контурах самого этого будущего Казахстана.

Мы попросили нашего постоянного автора, политического аналитика Айдара Амребаева, участвовавшего в обсуждении, высказаться по сути данных вопросов.
Действительно, человечество всегда интересовали вопросы прогнозирования и проектирования будущего. Достаточно вспомнить знаменитого предсказателя Нострадамуса и нашего степного мыслителя Монке би, жившего в XVII веке. В современной западной науке достаточно большое внимание уделяется вопросам изучения и формирования (?), концептуализации будущего. Ведь, прежде чем состояться в реале, оно должно быть ясно представлено в головах людей.

В Казахстане, как мы знаем, за достаточно короткий 30-летний период суверенного развития государством были выпущены две стратегические программы, сориентированные на описание и проектирование будущего развития. Это стратегия «Казахстан-2030» послания президента страны народу Казахстана 1997 года «Процветание, безопасность и улучшение благосостояния всех казахстанцев» и стратегия «Казахстан-2050»: новый политический курс состоявшегося государства», определенная в послании 2012 года. Известна работа «Казахстан-2041», написанная западными учеными Фредериком Старром, Сванте Корнеллом и Йоханом Энгвалом. Широкую популярность в контексте исследования общемирового будущего получила книга «Следующие 100 лет: прогноз событий XXI века (англ. The Next 100 Years: A Forecast for the 21th Century)» – книга основателя и руководителя Strategic Forecasting Inc. (в основном употребляется сокращение Stratfor. – Прим. авт.), американской частной разведывательно-аналитической компании, Джорджа Фридмана. В нашей стране рядом ученых аналитического центра Библиотеки первого президента РК – лидера нации при поддержке Фонда Фридриха Эберта и Центра изучения Китая был представлен Отчет «Центральная Азия – 2027: меняющийся стратегический ландшафт. Вероятные сценарии на десять лет вперед» в 2017 году.

В исследованиях будущее превалирует в качестве своеобразного «вызова» с которым следует бороться или, в лучшем случае, адаптироваться к нему. Государственные прогнозы носят в большей степени регламентирующий характер для лиц, принимающих решения, так, как будто это будущее есть состоявшаяся программа. Это делает будущее видение как проект, который следует «продвигать», убеждать людей в целесообразности тех или иных действий властей, установок управленцам, как использовать существующие механизмы и ресурсы государства. Это скорее план-программа развития, идеология, дорожная карта, чем концептуальное представление о будущем или хотя бы его рациональный образ.

Полагаю, что для объективного описания будущего необходимо точное представление об исходной точке восприятия. Иначе говоря, будущее может быть определено, исходя из опоры на прошлое и адекватной интерпретации настоящего. К сожалению, с этим у нас есть проблемы, поскольку наша концепция исторического прошлого Казахстана страдает превращенным представлением, крайности которого либо восхищение архаикой, ее излишняя героизация, или вовсе ее неприятие и «вычеркивание» из национального самосознания «материнского лона» кода культуры, то есть этнокультурного, генетического основания и, соответственно, смутное понимание causa sui нашего народа, стержня его национального духа, который проявлялся им в прошлом, сопровождает нас сейчас и предположительно сохранит свое значение потом. Есть вопросы и в плане объективной интерпретации настоящего. Мы находимся в плену собственных иллюзий и представлений о себе. Современная политика несет на себе «печать» идеологических предпочтений, интересов тех или иных групп элитариев, которые субъективно заинтересованы в определенных решениях и являются своеобразными лоббистами собственных проектов будущего.

Объективно слабая предсказуемость современного миростроительства, нахождение в ситуации «новой нормальности» не добавляют оптимизма в наше представление о будущем. Оно чрезвычайно размыто и фрагментировано, многофакторно. Горизонт планирования чрезвычайно не далек. В политике многих стран превалируют тактические соображения над стратегическим видением. Это касается и Казахстана. Фактически мы «играем» по чужим лекалам и «правилам игры». У нас редко «доходят руки» до собственной повестки дня. Или же наши инициативы не всегда объективно отражают наше действительное положение в мировой «табели о рангах». Наблюдаются крайности, от завышенных ожиданий до заниженных самооценок.

То мы участвуем в разработке глобальных форматов, не соответствующих нашему потенциалу и осуществимым амбициям страны, то совершенно игнорируем задачи повседневности, которые нам вполне по силам и могут быть адекватно восприняты мировым сообществом. Например, сегодня мы совершенно точно видим, как трансформируется Евразийский проект, изначально инициированный Нурсултаном Назарбаевым как проект поступательной эволюции постсоветского формата разобщенных экономик новых независимых государств в совместный экономический суверенитет евразийского пространства на основе известных «4 свобод» (свободы перемещения труда, капитала, товаров и услуг) в проект «геополитических хотелок» Кремля. И от этой перспективы становится «неуютно» не только народу, но и самим элитам, которые вынуждены теперь оправдываться за принятые когда-то решения, поправляя формат «на марше». Другая крайность наблюдается в стремлении Казахстана модерировать процесс общетюркской идентичности. Хватит ли у нас ресурсов влияния и реального потенциала, чтобы запустить этот проект практически? Или участие в китайской мегаинициативе «Пояс и путь». Есть ли казахстанское видение своего места в глобализации по-китайски? Или мы там выступаем лишь объектом влияния?

Есть проблема в ответственности элит перед народом за реализуемый «проект будущего». Разночтения очевидны. Мы зачастую имеем дело с симулякром будущего, который нам предлагают элиты. Представление, которое не имеет ничего общего или достаточно слабую связь с нашей действительностью и интересами большинства. На наших глазах реализуются «масштабные, эпохальные» проекты, тогда как реальность жизни большинства казахстанцев весьма далека от этих «грандиозных» задач и видения нас самих. Неверие в собственное будущее – доминирующее представление у многих. Отсюда процессы «откочевки» молодых талантов из страны… Или «негативная визуализация будущего». Мы заведомо программируем себя на неудачу.
К примеру, концепт «догоняющей модернизации» или постановка несвойственных нашему реальному состоянию задач развития. Ряд наших ведомств руководствуются различными показателями конкурентоспособности ОЭСР, но насколько они актуальны при отсутствии элементарных институциональных инфраструктурных экономических основ? Комментарий, как говорится, излишен. Перед нами ставят задачи постиндустрального развития, когда не решены в полном объеме задачи индустриализации и социальной модернизации для всего населения. Это мне напоминает известную Апорию Зенона о том, как «Ахиллес никогда не догонит черепаху»…

Важным вопросом в прогнозировании и проектировании будущего является проблема выбора адекватной методологии национальной футурологии. Мы все еще конструируем наши социальные представления, исходя из конструкта методологии XIX века. В философской науке мы еще не освоили в достаточной степени постмарксистские представления о развитии общества, политики, экономики, культуры. Как на основе старого инструментария возможно осуществить объективный форсайт? Думаю, что эти попытки тщетны и возвращают нас к ностальгии по «позднесоветской реальности», в лучшем случае на основе критики сегодняшнего дня.

Несмотря на это, актуальность разработки концепта будущего для страны очевидна. Вопрос в том, как это осуществлять, на каких методологических основаниях, с какой целью и каким может быть широкий формат общественного участия в нем?..